Традиционная ориентация

Любование цветущей сакурой – это, разумеется, не единственная японская традиция, потому что этих традиций там сотни или даже тысячи. Когда я приехала в Британию, то меня поразило, что на месте сегодняшней рыночной площади в 18 веке была рыночная площадь, в 16 веке была рыночная площадь, а в 12 – (surprise, surprise!) рыночная площадь, а также что в Хэмптон-Корте каждое воскресенье трижды разыгрывается свадьба Генриха Восьмого с его последней женой Кэтрин Парр (которая, к слову, была та еще штучка и мало того, что пережила Генриха, так еще и через полгода после его смерти как ни в чем не бывало снова вышла замуж, в четвертый (!), заметьте, раз). Так вот по уровню глубины и четкости воспоминаний Англия – это больной Альцгеймером, хранящий в своей памяти жалкие отрывочные вспышки прошлого. Япония же – это здоровый и притом весьма организованный индивид, у которого во всех сферах жизни есть понятные и незыблемые правила.

И если для стороннего наблюдателя некоторые правила на деле могут оказаться не столь понятны, то вот в их незыблемости сомневаться не приходится. Например, зашли мы как-то в обувной магазин, и если бы мы взяли только кеды Ясе и кроссовки Илье, то ничего бы мы не узнали, потому что и те, и другие были без шнурков. То ли дело мои кеды. «Не завязывайте, не завязывайте, я Вам сейчас сам зашнурую!» — засуетился продавец и ловко обработал мой первый ботинок. Тут он отвлеклся, а я тем временем начала шнуровать второй, не менее бойко, между прочим. «Ой, что же Вы делаете?!» – подскочил он ко мне и так и всплеснул руками, взглянув на результаты моей деятельности. Посмотрел-посмотрел, еще раз развел руками, вздохнул и с тяжелым сердцем расшнуровал мой башмак до основания, а потом – уже с легким сердцем – прошелся шнурком по новой, но своим, правильным методом! Я аж раскрыла рот от изумления, потому что чем собственно его метод отличался от моего? А тем, что он сначала продевал одну половинку шнурка через все нужные дырочки, а потом брал в руки вторую и проходился по оставшимся, а я (неразумная) все время чередовала половинки шнурка, чтобы не пропускать дырки – правая, левая, правая, левая… Так ведь и до греха недалеко!

Аналогично, как нам рассказали, в японском ресторане вам никогда не удастся получить мороженое отдельно от кофе, если указанный в меню десерт – это кофе с мороженым, и вы попросите положить это мороженое отдельно на тарелочку. Заплатить за комплексный обед с салатом и попросить не приносить салат тоже нельзя. Может быть, именно по этой причине в некоторые рестораны и кафе иностранцам воообще нельзя, о чем так и сказано на двери (а то начинают там сразу свои эксперименты с мороженым). Почему в некоторые рестораны нельзя не только иностранцам, но и собакам, я не знаю.

Зато инструкция по разворачиванию онигири пришлась очень к месту. Онигири – это треугольник из риса, завернутый в лист сушеных водорослей нори, один из самых ходовых японских фастфудов, который продается на каждом углу в магазинах и автоматах. Так вот между рисом и водорослями обязательно проложен слой полиэтилена, чтобы нори не отсырели. И когда мы их покупали в Лондоне, то я всякий раз немного раздражалась, что вот приходится сначала всю эту конструкцию развернуть, достать рис, вынуть полиэтилен, а потом завернуть обратно. Но на каждом японском онигири есть инструкция с цифрами: «Раз – потяните тут, два – потяните здесь, три – вот вы и вытащили прокладку, и вам не пришлось потрошить онигири». А еще есть инструкция по сборке кубика Рубика. Одна официантка в городе Нара взялась, следуя такой инструкции, при нас собрать кубик Рубика со словами: «Засекайте время!» Где-то в середине она немного запуталась, на ее лице отобразился ужас, а на лбу выступили капельки пота — еще бы, она была на волосок от того, чтобы безвозвратно потерять лицо. Но исполнившись деликатности, мы тут же перестали засекать время, и она весьма быстро оправилась. В целом выглядело все почти так же просто, как и разворачивание онигири, ибо настоящий секрет в том, что все детство она провела, без устали собирая оригами. По инструкции и без.

Это все современщина, а что касается традиций традиционных, то как-то в понедельник, на следующий день после прилета, мы пошли в парк Уэно и Музей японского быта и почерпнули там массу ценной информации. Например, выяснилось, что площадь комнат в японском доме испокон веков (и сейчас, конечно, тоже) измеряется в татами – стандартных тростниковых подстилках строго определенного размера (90 см х 180 см). Такой же размер имеют и футоны – хлопчатобумажные матрасы, которые вечером расстилают для сна, а днем убирают в шкаф (как на них разместиться человеку выше 1 м 80 см, каждый Гулливер решает сам). При этом пол устилается татами строго определенным образом – есть несколько вариантов укладки шести, восьми, десяти или двенадцати татами (комнат размером больше двенадцати татами, наверное, не бывает). Интересно, что в современных японских домах, даже европейского типа, хотя бы одну комнату делают с татами.

В старину в домах крестьян, купцов, ремесленников и прочих не-самураев была только одна комната для жизни – днем в ней по центру ставили стол, за которым ели, а на ночь стол убирали и расстилали футоны. Примерно так же сегодня предлагают пожить и туристам. Будучи привычной к европейскому Airbnb (количество комнат в квартире – 2, количество человек, которые могут разместиться, — 2), захожу я на японский Airbnb, а там: количество комнат в доме – 1, количество человек, которые могут разместиться, – 6-8). Ну, думаю, вот это у них комнаты королевские! Приезжаем, а там ровно восемь с половиной татами. Та-та-та-там. И вот этот последний тататам, а вернее его половинка, чрезвычайно важен. Это токонома – специальное углубление-альков, в котором располагаются предметы искусства (каллиграфия, икебана, вазы, статуи, фотографии умерших родственников) и куда ни в коем случае нельзя заходить и наступать ногами – только любоваться.

Интересно, что эта традиция не из бедняцких, а из аристократических домов, и начало свое ведет со времен Муромати (то есть ей всего-то лет 500-700, не больше). Везде, где мы были, токонома неизменно присутствовало. Говорят, что с некоторых пор туда можно поставить телевизор, но в тех четырех домах, которые посетили мы, висели свитки с каллиграфией. Последний дом был не арендованной в Интернете квартирой, а тот самый, в который нас пригласили еще в самолете, — настоящий японский дом с настоящим японским хозяином.

— А что, что там написано? – полюбопытствовала я, воодушевившись тем, что вот сейчас мне откроется тайная мудрость красного угла.
— А я не знаю точно, — отвечал профессор физики Хидеши. – Кажется, что-то про драконов. Это старинные иероглифы, и я не очень могу их прочесть.
Засим нас проводили в соседнюю комнату, где наше внимание обратил на себя другой образец каллиграфии на стене:
— А тут что написано? – открыла было я рот, но присмотревшись, увидела, что это автограф Андрея Дмитриевича Сахарова.

(Продолжение следует, хотя, к сожалению, и не объясняет, каким образом автограф Сахарова оказался на стене японского дома в деревне Хигаши-Яманаши.)